ИСТОРИЯ АСЕПТИКИ И АНТИСЕПТИКИ .

ИСТОРИЯ АСЕПТИКИ И АНТИСЕПТИКИ .

АСЕПТИКА

В античной древности было известно  многое,  о  чем  потом

позабыли. Еще Лукреций Кар, живший в первом веке до нашей эры,

выдвинул идею о существовании в природе мельчайших,  невидимых

“семян”, из   которых  некоторые  являются  болезнетворными  и

вызывают заразные  болезни.  За  десять  веков  до  нашей  эры

профессиональные хирурги      обезвреживали      хирургические

инструменты, проводя  их  через  пламя,  прокаливая  на  огне,

обмывая горячей  водой  и соками растений.  Об антисептических

веществах рассказано и в Гиппократовом сборнике.  И  было  все

это  за  тысячилетия до открытий Пастера и Листера,  до начала

антисептической эры в медицине.

До 70-80  г.г.  прошлого  столетия  можно  было  наблюдать

странное явление:   после   самых   простых   операций    раны

нагнаивались и  в  большинстве  случаев  больные  умирали.  До

середины XIX в.  80% оперированных умирало в связи с развитием

гнойных, гнилостных  и  генгренозных  осложнений  операционных

ран, причины которых были неизвестны.

Во время  Крымской  компании 1854-1855 г.г.  каждый второй

раненый, отправленный в госпиталь, умирал.

По данным   Nussbaum,   во   время  франко-прусской  войны

1870-1871 г.г.  в  немецких  военных  лазаретах  все  раненые,

подвергнувшиеся ампутации   голени,   умирали,  тогда  как  на

французской стороне благодаря исследованиям Пастера и  Лемере,

погибло 75,95%   оперированных.  Результаты  операций  мирного

времени были не лучше,  поэтому оперативные вмешательства даже

при ущемленных грыжах не производились. Неудивительно, что еще

в 1874 г.  Эриксен,  учитель Листера,  заявил,  что брюшная  и

грудная полости    и   полость   черепа   навсегда   останутся

недоступными для хирургов.  Хирургия  до  Листера  была  очень

непопулярной и  хирургический  скальпель  с его точной работой

юмористически сравнивали  с  гильотиной,  намекая  на  высокую

смертность.

Крупнейший русский хирург Вильяминов так описывает то, что

происходило в клинике хирурга Басова в Москве:

“Что мы видели в этой  клинике?  –  Изумительную  технику,

такую, какой   теперь,  пожалуй,  не  увидеть  …  и  пиемию,

септицемию (заражение крови),  рожу,  иногда дифтерит ран  …

гноекровие, госпитальную гангрену и иногда столбняк.

Басов оперировал обычно в форменном  вицмундире,  наиболее

старом, едва засучив рукава.  Во время операций лигатуры (т.е.

нитки для   перевязывания   сосудов)   вынимались   одним   из

фельдшеров из-за  отворота  пропитанного  чем  угодно пиджака.

Иглы с красным шелком красовались тут же на столе, воткнутые в

сальную свечку,  которая  служила  для  смазывания их и шелка,

чтобы игла и шелк легко скользили через ткани”.

Такую же  картину  описывает  известный харьковский хирург

Тринклер, которую он видел в клинике Грубе.  Он  рассказывает,

что вдевание  шелковых ниток в иголки,  поручаемое фельдшерам,

производилось заранее,  причем  кончики  ниток,  для   лучшего

прохождения в ушки, или откусывались, или смачивались слюной.

Интересно и следующее описание Вельяминова:

“В госпитале  сидит  группа  полураздетых  больных  вокруг

какого-то сосуда и среди них фельдшер.  Прохожу и меня  обдает

невероятное зловоние. Вижу, стоит грязное, ослизлое деревянное

ведро, наполненное пропитанными гноем и кровью снятыми  с  ран

повязками; рядом на грязном табурете лежит ящик с отделениями,

в которых клочья ваты,  куски марли,  какие-то подозрительного

вида мази,  липкий  пластырь.  Ротный фельдшер в очень грязном

мундире по очереди,  не моя рук, проходит от одного больного к

другому и что-то делает.  Это “идут перевязки”.  Более опытные

больные  делают перевязки сами”.

Нам сейчас  легко  понять,  что в таких условиях,  которые

только что были описаны,  самый незначительный разрез открывал

ворота для  инфекции,  для  смерти.  Вместе с больными гибли и

многие хирурги.  Случайная царапина или укол пальца  во  время

выполнения гнойной операции стоили жизни хирургу.

Хирурги того времени ничего не знали об  инфекции;  своими

действиями они  сами способствовали внедрению инфекции в рану,

сами провоцировали печальные исходы своих блестящих по технике

выполнения операций.  Лучшие  умы  того времени пытались найти

объяснение неудачам хирургов.  Дело дошло до того,  что многие

хирурги стали отказываться от ножа,  полагая, что беда кроется

в потере крови больными.  Во избежании потери крови  во  время

операции делались     попытки     производить      оперативные

вмешательства бескровным путем.  Во  Франции  были  изобретены

специальные цепотчатые  петли,  которые  накладывались  вокруг

удаляемой части   тела,   постепенно   вызывая   сдавление   и

отторжение ее.

Николай Иванович Пирогов писал тогда:

“Если я  оглянуь  на кладбище,  где схоронены зараженные в

госпиталях, то не знаю,  чему больше удивляться:  стоицизму ли

хирургов, занимающихся  еще  изобретением  новых  операций или

доверию, которым  продолжают  еще  пользоваться  госпитали   у

правительства и общества”.

Недаром в  те  времена  хирурги  говорили  больным   после

операции: “Операция произведена, бог вас исцелит”.

Идеи эти прочно забылись в период мрачного  средневековья.

Наука попала  под контроль церкви,  церковь опустила перед ней

шлагбаум. Особенно тяжело отразилось это на развитии  медицины

и хирургии.

Хирурги не  располагали  тогда  еще  надежными   способами

профилактики нагноения и лечения инфицированных ран. Однако же

в те  далекие  времена  передовые  хирурги  эпохи  высказывали

твердые мысли   о  попадании  каких-то  начал  извне  в  рану.

Н.И.Пирогов одним из первых высказал такую мысль.  Еще за  три

года до Джозефа Листера,  в 1864 году он описал:  “Недалеко те

времена, когда   тщательное    изучение    травматических    и

госпитальных миазм  (по  гречески  “миазм” – загрязнение) даст

хирургии другое направление” и далее  …  “гнойное  заражение

распространяется не только через воздух, который делается явно

вредным только   при    скучивании    раненых    в    закрытом

пространестве, сколько   через   окружающие  предметы:  белье,

матрацы, перевязочные средства,  стены,  пол и даже санитарный

персонал”.

Он еще до Листера применил для дезинфекции спирт,  ляпис и

йод.

Известный венский хирург Бильрот так же говорил о каком-то

низшем организме,  являющимся  причиной  нагноения и гниения в

ранах.

Однако наиболее  значительными  в  этом  направлении  были

суждения и предложения венского акушер-гинеколога в  сороковых

годах прошлого столетия Земмельвейса.

Родильное отделение,  где  руководителем   был   профессор

Земмельвейс, было не лучше и не хуже любого другого родильного

отделения в любой другой больнице мира. И никто из профессоров

не обращал  внимание  на  такой  факт:  почему  же женщины,  у

которых роды принимали простые акушерки, умирали гораздо реже,

чем те,  что  прибегали  к  помощи  профессоров  и  студентов.

Странное, неправда ли обстоятельство?

Секрет раскрылся  просто , это теперь нам кажется просто –

Земмельвейсу раскрытие этого секрета обошлось дорого! Акушерки

знали только рожениц,  здоровых женщин,  производивших на свет

младенцев. И больше ни с кем не имели дела:  ни с теми, у кого

были гнойные  воспаления,  ни  с  теми,  кто  болел  родильной

горячкой ни с теми, что уже погибли от нее и кого вскрывали на

анатомическом столе.  Этими занимались профессора. От заразных

гнойных больных,  из анатомического театра  они  переходили  к

родильному столу,   и   одного   прикосновения   их  рук  было

достаточно, чтобы  здоровую  женщину,   только   что   ставшую

матерью, обречь на смерть.

В 1847 году в клинике,  где работал Земмельвейс,  внезапно

умер патологоанатом:  при  вскрытии  трупа  он  порезал палец.

Земмельвейс присутствовал на вскрытии коллеги и увидел  ту  же

картину, которую   столько   раз   наблюдал  при  вскрытии  от

родильной горячки женщин.  Смерть  патологоанатома  наступила,

как понял Земмельвейс,  от заражения трупным ядом. От этого же

заражения погибали и молодые матери.

Поняв все  это,  горячий  и  неосторожный Земмельвейс звал

всех профессоров и себя в том числе, неопознанными убийцами.

Не зная  еще причины родильной горячки,  чисто эмпирически

Земмельвейс сделал  вывод:  теперь,  прежде  чем   подойти   к

роженице, он тщательнейшим образом, в течение нескольких минут

скреб щетками руки и мочил их в крепком хлорном растворе. Руки

его, разумеется,   портились,  нежные  и  чувствительные  руки

хирурга, кожа на них грубела и трескалась;  зато смертность  в

его отделении  сразу  же  снизилась  в  десять раз.  От одного

только тщательного мытья рук!

Это была  огромная победа:  Игнац Земмельвейс был счастлив

ею и всячески уговаривал венских врачей последовать примеру.

Но врачи смешали Земмельвейса с грязью.

Врачи кричали,  что все эти выдумки  не  имеют  под  собой

никакой научной  основы,  что  руки  хирурга  – холеные руки –

портятся от долгого мытья и тем  более  от  обработки  хлорной

водой; что  родильная  горячка возникает сама по себе и никто,

ни одна душа в мире не смеет обвинять  в  этом  врачей,  самых

гуманных людей   на   земле.   Какая  чушь  –  смывать  с  рук

несуществующую заразу:  плод фантазии этого маньяка …  “Плод

фантазии”, который  мог  значительно уменьшить их доходы,  ибо

все нововведения и разоблачения Земмельвейса внесли тревогу  в

умы настоящих  и будущих пациенток и их мужей.  Сдаться на его

требования – значило признать  его  правоту,  в  том  числе  и

справедливость обвинения в убийстве по невежеству.

Нет, никаких изменений они  не  допустят.  А  Земмельвейса

следует изгнать  из  клиники,  чтобы  впредь никому не повадно

было нарушать   привычное   веками   установившееся    течение

врачебной жизни и врачебной практики.

Может быть,  одной из  причин  гонения  были  политические

взгляды Земмельвейса   –   он   принимал  активное  участие  в

Австрийской революции  1848  года  и   сам   пострадал   после

подавления студенческого  мятежа  в  Вене.  И  снова поднялась

смертность в  том  отделении,  где  только  что  достиг  таких

успехов Игнац Земмельвейс.  А сам неугомонный врач вынужденный

покинуть венскую  клинику,  отбыл  в  Будапешт.  Там  он  стал

заведовать родильным   госпиталем  и  уже  не  таким  громовым

голосом, но все-таки потребовал от своих сотрудников чистоты и

мытья рук.  И вскоре и тут добились того, что смертность среди

его питомиц,  снизилась до 0,8%.  Цифра неслыханная ни в одном

родильном учреждении того времени.

Вскоре Земмельвейс стал заведовать кафедрой  акушерства  в

Будапештском университете  и  тут  повел  страстную  борьбу за

осуществление своего метода профилактики родильной горячки.  И

тут с    ним    тоже    воевали   известные   и   известнейшие

акушер-гинекологи, особенно в 1861 и в 1862 г.г.:  в эти  годы

он опубликовал  открытые письма ко всем профессорам акушерам и

монографию об этиологии,  сущности  и  профилактике  родильной

горячки.

Много позже  в  одном  из  парков  Будапешта  Земмельвейсу

соорудили памятник с надписью:  “Спасителю матерей”. Но сам он

в результате нервной борьбы заболел и погиб в  психиатрической

больнице всего  сорока  лет  от  роду.  И  долго еще оставался

непризнанным этот человек:  который за много  лет  до  Пастера

понял,  в чем спасение от гнойной инфекции.

Земмельвейс был требовательным не только к себе,  но  и  к

студентам. Описан такой случай:

…преподаватель юридического     факультета      Венского

университета обратился к Земмельвейсу,  который считался самым

строгим экзаменатором, с такими словами:

– Разрешите  выступить  в защиту ваших студентов.  Они Вас

очень боятся.  Не  можете  ли  Вы  несколько   смягчить   свои

требования?

– Ни в коем случае.  При плохом  адвокате  клиент  рискует

потерять деньги  или  свободу.  Ну,  а если будет плохой врач,

пациент может потерять жизнь.

Следует упомянуть  еще одного исследователя,  имя которого

незаслужено забыто  как  и  имя  Земмельвейса.  Это  парижский

аптекарь Лемер,  который  в 1860 году доказал,  что карболовая

кислота задерживает брожение и впервые (за 7 лет  до  Листера)

предложил использовать    для    лечения    ран   в   качестве

антисептического средства 5% водный раствор карболовой кислоты.

Но на  правильный  путь  борьбы  с  инфекцией ран хирургия

могла стать лишь оплодотворившись открытиями и идеями  Давена,

Тиндаля и  Пастера,  над  бродильными процессами и разложением

органической материи.  Эти  открытия  показали,   что   всякое

брожение и  гниение  имеют в своей основе попадание в растворы

извне – из наружной атмосферы особых грибков и их зародышей.

Они то и вызывают сложный процесс расщепления.

Нам очень   хочется   сказать   самые   теплые   и   самые

значительные слова  об  английском хирурге Джозефе Листере,  о

человеке, который пренебрегал всеми препятствиями и в  течение

нескольких лет вывел хирургию на широкий научный путь. Мы даже

не знаем,  чего в нем было больше  –  гениальности  или  силы,

стойкости, глубокой  веры  в  дело,  за  которое он взялся.  А

пожалуй, больше всего в нем было любви к человеку.

Он читал множество книг по медицине,  зоологии,  ботанике,

химии, и  вдруг  наткнулся  на  брошюру  французского   химика

Пастера.

Пастер пишет,  рассуждал хирург, что микроорганизмы боятся

разных химических  веществ.  Пожалуй,  карболовая  кислота  не

должна прийтись им по вкусу.

В 1865  году,  когда  Пастер  только  еще занялся лечением

шелковичных червей,  Листер уже спасал с помощью его  открытия

людей. В  том же году он выпустил в свет свою первую статью “О

новом способе лечения осложненых переломов,  нарывов и  т.д.”.

Через два года после уже значительной практики,  подтвердившей

несомненную пользу   его   метода,   Листер   написал   второе

сочинение: “Об   антисептическом   принципе   в  хирургической

практике”.

В чем же суть идей Листера и его методики?

Листер стремился посредством сильного  химического  агента

(карболовой кислоты)  уничтожить  инфекционное  начало  как  в

самой ране, так и  в  воздухе.  Листер  ввел  в  хирургическую

практику шпрей и повязку.

Шпрей –  это  такой  аппарат,  которым  разбрызгивался  3%

раствор карболовой кислоты. Этим раствором не только насыщался

воздух в операционной,  но им также неоднократно опрыскивались

операционные раны  во время операции.  Тринклер,  в частности,

вспоминает, что “был  момент,  когда  операционная  в  разгаре

увлечения антисептикой  представляла из себя настоящую паровую

баню, где  хирурги  задыхались  от  крепко  насыщенных   паров

карболовой кислоты:  растворы  ведрами  лились на больных и на

раны. Все плавало…”

Нужно сказать, что по методике Листера инструменты, белье,

руки хирургов также  обрабатывались  3%  раствором  карболовой

кислоты.

Особо следует остановиться на  листеровской  повязке.  Она

приследовала не  лечебную  цель,  а профилактическую,  то есть

предупреждение проникновения в рану  инфицированного  воздуха.

Повязка Листера    хорошо    описана    в   “Общей   хирургии”

В.И.Стручкова: “Первый  слой   состоял   из   тонкого   шелка,

пропитанного 5%   раствором  карболовой  кислоты  в  смолистом

веществе; шелк покрывался восьмью  слоями  марли,  пропитанной

карболовой кислотой с  канифолью  и  парафином;  поверх  марли

накладывались прорезиненная ткань или клеенка”.

Метод Листера  позволял снизить госпитальную летальность в

несколько раз.  Однако внедрение его было связано  с  большими

трудностями. Многие  хирурги  отрицательно  относились к этому

методу, недооценивали его, а некоторые пытались даже осмеивать

его.

Даже Бильрот  вначале   к   антисептике   отнесся   весьма

отрицательно. В  письме  к  Фолькману  в  1875  году он писал:

“Чтобы доставить тебе удовольствие,  я  листерирую.  Ближайшие

результаты были:  одно  карболовое  отравление  со смертельным

исходом, три обширных  гангрены  кожи,  благодаря  пропитанным

карболовой кичслотой  губкам  и  две  ампутационные  культи  с

огромным распадом клетчатки.  Но так как ты  говоришь, что все

это неважно,  а  затем  пойдет  лучше,  то  мы  листерируем  с

неослабным рвением”.

Понадибилось еще   два   года,   чтобы  профессор  Бильрот

убедился в  правильности  учения  Листера  и  смог    сказать:

“Теперь чистыми  руками  и  чистой совестью малоопытный хирург

может достичь лучших результатов,  чем раньше самый знаменитый

профессор хирургии”.

Во Франции даже  в  начале  80-х  годов  к  идеям  Листера

относились безразлично,   а   в  Америке  к  ранам  продолжали

прикладывать пшеничные отруби и землю.

В России  метод  Листера  также  с трудом прокладывал себе

путь. Известный киевский хирург Караваев иронически  относился

к антисептике.  Заходя  в операционную и наблюдая за действием

шпрея, он неизменно говорил: “Ну, попужаем этих зверей”.

Профессор Корженевский  говорил студентам на лекциях:  “Не

смешно ли, что такой крупный человек, как Склифасовский боится

таких мелких тварей, как бактерии, которых он не видит”.

Однако несмотря ни на  что  метод  Листера  пробивал  себе

дорогу и в России. Пионерами в насаждении антисептики в России

были: Пелехин  (Петербург),  Левшин  (Казань),   Склифасовский

(Москва), Грубе (Харьков) и другие.

Н.И.Пелехин изучал антисептику непосредственно у  Листера,

но в  первые  годы  становления  метода,  когда  Листер еще не

оформил целиком свои идеи.  Пелехин сбрил себе усы,  волосы на

голове и даже брови.  Но в то же время в его операционной пили

чай, курили и исследовали мочу.

Кончно, метод   Листера  не  был  совершенным.  Применение

карболовой кислоты создавало трудные условия  в  операционной:

пары карболовой   кислоты   нередко   приводили  к  отравлению

хирургов и  персонала,  а  мытье  рук  и  операционного   поля

раствором карболовой кислоты вызывало сильное раздражение кожи.

Карболовая повязка и попадание карболовой кислоты  в  рану

приводило не  только  к  гибели  микробов,  но  и  к  обширным

некрозам ткани.  Нужно сказать,  что и сам Листер в 1871  году

говорил, что  антисептическое  средство  является само по себе

злом постольку,  поскольку  оно   оказывает   непосредственное

вредное влияние на заражение ткани.

Стали раздаваться  предостерегающие   голоса,   а   вскоре

наступило разочарование в антисептиках.  Губарев говорил,  что

антисептиками мы целимся в микробов,  а попадаем в живые ткани

и убиваем  их  клетки.  Бруне  в  Германии выступил с лозунгом

“долой со шпреем”.  Хирурги делали  попытки  усовершенствовать

метод Листера,  упростить его.  Так,  была упрощена громоздкая

листеровская повязка.  Удален был  шпрей,  карболовая  кислота

заменена салициловой    кислотой,    были    введены    другие

дезинфицирующие растворы.  Однако  охлаждение  к  антисептикам

было   настолько   большое,   что  многие  хирурги  совершенно

перестали  ими   пользоваться.   Все   же   разработка   более

совершенных  методов предупреждения инфицирования операционных

ран продолжалось.  Неоценимая заслуга Листера состоит  в  том,

что он с большой убедительностью и энергией доказал и провел в

жизнь то,  что до него безусловно пытались сделать Земмельвейс

и Лемер.

Листер выработал свой метод оперирования,  который вошел в

историю хирургии,  как антисептический метод.  С того  времени

вся история хирургии до введения метода Листера носит название

доантисептического периода,  в   противовес   антисептическому

периоду, когда   стали   господствовать  идеи  Листера  и  его

методика.

Листер своей    антисептикой,   по   образному   выражению

В.А.Оппеля, “распахнул   широко    перед    хирургами    дверь

человеческих страданий.  Как  ураган,  ворвалась  в эти двери

хирургия и натворила чудеса”.

Дальнейшее развитие     микробиологии     показало,    что

уничтожения микробов  можно  достигнуть  с   помощью   высокой

температуры, и что эта методика более надежна,  чем применение

химических веществ.  Этот  метод  был  перенесен  в  хирургию.

Большой заслугой   Э.Бергмана   является   разработка  методов

использования высокой температуры  кипящей  воды  и  пара  для

уничтожения микробов   на  инструментах,  белье  и  лигатурном

материале.

Э.Бергман и его ученик Шиммельбуш разработали асептический

метод хирургической работы, который к концу XIX века пришел на

смену антисептики, продолжавшейся 15 лет.

Однако в порядке исторической справедливости  нам  кажется

не лишним  рассказать  вам о том,  что еще Пастер в свое время

говорил об  антисептике  и  асептике.  Обращаясь  к   хирургам

Парижской академии,   Пастер   говорил:”Вода,  губки,  корпия,

которые вы употребляете для промывания и перевязки ран, они то

и вносят  в  рану  эти  зародыши  микроскопических организмов,

которые, как  вы  убедились,  обладают  огромной  способностью

размножаться в  тканях…  Если бы я имел честь быть хирургом,

то сознавая  опасность,  которой  грозят  зародыши   микробов,

имеющиеся на   поверхности  всех  предметов  в  особенности  в

госпиталях, я бы не ограничился заботой  об  абсолютно  чистых

инструментах; перед   каждой   операцией  я  сперва  тщательно

промывал бы руки,  а затем держал бы их в течение секунды  над

пламенем; корпию,  бинты и губки я предварительно прогревал бы

сухим воздухом при температуре 130-150 градусов,  я никогда не

применял бы  воды,  не  прокипятив  ее при температуре 110-120

градусов. Все это практически осуществимо.  Таким  образом,  в

раны могли  бы  попасть только микробы,  взвешенные в воздухе,

окружающем постель   больного.   Количество   этих    микробов

совершенно незначительно по сравнению с тем, которое находится

в виде пыли на поверхности различных  предметов  или  в  самой

чистой питьевой воде”.

В этот же  период  идет  дискуссия  о  новых  асептических

больницах. Здесь  нужно  упомянуть имя приват-доцента хирургии

Густава Нейбера,  который в 1884-1891 г.г.  руководил  частной

хирургической клиникой   в   Киле.   Он   хорошо  понял  новые

требования, предъявленные к хирургической клинике,  и  впервые

выделил отдельную    операционную   для   проведения   гнойных

операций. В  1886   году   сотрудником   профессора   Бергмана

Шиммельбушем был  сконструирован  стерилизатор  для  кипячения

инструментов, где   в   целях   предохранения    хирургических

инструментов от   коррозии   был  применен  1%  раствор  соды.

Необходимо еще  раз  подчеркнуть  важность  работ   профессора

Бергмана, который  будучи  профессором в Тарту,  написал целый

ряд выдающихся исследований,  касающихся гнилостной  инфекции.

Он с  большой  последовательностью начал пропагандировать идею

асептики и с неутомимой энергией вводил асептику как  на  поле

военных действий,  так и в мирных условиях. Заслуги профессора

Бергмана по внедрению и пропаганде асептики столь велики,  что

его считают отцом асептики.

Таковы исторические факты.